О Великой Отечественной войне написано много. Вместе с тем, можно констатировать, что об этой самой страшной войне в истории человечества написано и мало. Мало, ибо тема эта необозримая. Она в чем-то сродни мировому океану: чем глубже в пучину его погружаешься, тем больше взору открывается неизведанного, а то, что знал до этого, предстает нередко в неожиданном ракурсе. Поэтому события Великой Отечественной войны придется еще осмысливать и осмысливать.

Правда, это вовсе не значит, что созданное не одним поколением писателей, следует охаивать, выделяя при этом только несколько литераторов, которые, мол, одни придерживались истины. Как и нельзя ставить под сомнение едва ли не весь подвиг народный. А это, к сожалению, в последнее время различного рода низвергателями делается не без успеха. Хотя очевидно, что и ныне живущим литераторам, да и тем, кто придет на смену им, писать надо так, чтобы все ближе подступать к правде. Ближе, поскольку всю, как известно, правду никто и никогда не постигнет. Опять-таки как мировой океан не откроет полностью все свои тайны.

Существенен и такой аспект. Безусловно, говоря о событиях Великой Отечественной войны, нельзя не рассматривать их в контексте всей Второй мировой войны. Хотя, если хорошо разобраться, подходить ко всему в таком ракурсе — это, в большой степени, удел историков, которые исследуют эти проблемы. У писателей же, несомненно, несколько иная задача: определенные события, явления рассматривать через судьбы людей, даже более правильным будет сказать — пропускать их через эти судьбы, показывая, что эта война для советского народа и в самом деле была всенародной, являлась именно Великой Отечественной, поскольку от исхода ее зависела судьба всего Отечества. Поэтому ни в коем случае нельзя обелять тех, кто стал на путь предательства, служения захватчикам, преподнося их едва ли не радетелями Беларуси, свободной от коммунистов. Если же отрицать термин Великая Отечественная война, появляется как бы лазейка в чем-то оправдать предателей. Утверждая, что они в военном противостоянии занимали такую позицию, какую считали правильной. Хотя это далеко не так...

Высказанные мысли, конечно, не новы, но после прочтения романа Николая Чергинца «Операция «Кровь», вышедшего в издательстве «Мастацкая літаратура», нельзя над этим не задуматься еще раз. Особенно отрадно то, что благодаря этому произведению появилась хорошая возможность по-новому, в более широком аспекте постигнуть те страницы всенародной борьбы с фашизмом, к которым до появления романа «Операция «Кровь» белорусская литература почти не обращалась, а если и делала это, то не так обстоятельно, как того хотелось бы. Прежде всего, это касается участия в борьбе с фашизмом евреев, а также зверств гитлеровцев по отношению к детям, которых гитлеровские захватчики использовали в качестве доноров крови для немецких солдат и офицеров. Среди таких жертв, конечно, были и еврейские мальчишки и девчонки.

Однако, если смотреть в целом, то новый роман Н.Чергинца, конечно же, — о Великой Отечественной войне как о наиболее яркой странице в истории Советского Союза. Писатель, завоевавший себе признание многими произведениями, правдиво рассказывает о народном мужестве и на- родной трагедии. В романе созданы яркие, запоминающиеся образы тех, кто с оружием в руках сражался за освобождение родной земли от немецко-фашистских захватчиков. Вместе с тем, очень правдиво показаны и те, кто оказался по другую сторону баррикад, в трудное время думал только о себе, о собственном спасении, ни во что не ставя жизнь других людей. Благодаря высокому писательскому мастерству Н. Чергинца, и первые, и вторые описаны всесторонне, с глубоким постижением их характеров, с умением детально показать, как и почему тот или иной человек вел себя именно так в определенных обстоятельствах, совершая такой, а не другой поступок.

Начало романа написано лаконично, в рамках реалистического письма. Даже в какой-то степени присутствует как бы телеграфный стиль повествования, но налицо та информация, которая позволяет увидеть, кто есть кто: «Розе было всего пять, а ее брату и сестре гораздо больше, когда началась война. Две еврейские семьи жили в небольшом кирпичном доме по улице Сторожевской. В семье Левиных, кроме Розы, было еще двое детей: девятилетний Исаак и двенадцатилетняя Сара. Родители старались воспитывать детей так, чтобы они были дружными и трудолюбивыми. Отец Михаил Исаакович работал мастером по ремонту обуви, а мама Эмма Самуиловна — аптекарем. Жили не богато и не худо. В доме было что поесть и что надеть». Так же лаконично говорится и о соседях Левиных — Рабиновичах. А в соседнем доме жили Статкевичи, у которых «было шестеро детей».

Три обычные минские семьи. Они во многом похожи друг на друга, но в чем-то, конечно, и разные, со своими характерами, судьбами. Но, если уж быть точным, то разные судьбы у них были до войны. Теперь же судьбы этих семей, как и сотен других, по сути, очень похожи. Все они оказались в водовороте таких событий, в которых спастись можно только чудом.

Действие в романе стремительно набирает обороты. И уже не только в оккупированном Минске происходит оно, но и переносится в Берлин, в Москву... Тем самым начинается панорамное изображение и восприятие войны через людские судьбы. Однако есть в произведении два места, на которых все пристальнее сосредотачивается внимание читателя, ибо об этом обстоятельно рассказывает Н. Чергинец: Минское гетто и интернат для детей, находящийся в деревне Семково под Минском. Если о том, что происходило в гетто, можно прочитать и у других авторов, то о злодеяниях фашистов, превративших детей в доноров крови для немецких солдат и офицеров, до Н.Чергинца так подробно никто не рассказывал. Особенно, если иметь в виду то, что происходило в деревне Семково под Минском. Да и о Минском гетто до романа «Операция «Кровь» были в основном только свидетельства тех, кто пережил этот ужас, а также документальные публикации, основанные как на тех же воспоминаниях, так и на архивных материалах. Не отрицая важности всех этих публикаций, нельзя не отметить, что до Н. Чергинца никому не удавалось так правдиво воссоздать ад, устроенный для тех, кого гитлеровцы считали людьми второго сорта, поэтому в их планах и было полное уничтожение евреев. Как и цыган. Самое страшное в том, что среди палачей оказались и те, кто не щадил своих соплеменников. Несомненная удача Н.Чергинца — образ некого «Абрама Липковича с улицы Беломорской», который быстро сориентировался и стал фашистским прислужником и, не задумываясь, уничтожает евреев. Что ж, как говорится, в семье не без урода. У этого Липковича своя жизненная позиция, которую он и не прячет. Своему бывшему знакомому Левину, оказавшемуся в гетто, он с радостью признается, почему гитлеровцы выделили его среди других: «Из местных евреев только мне, потому что я смог возвыситься над вами и над собой, мне доверили командовать одним из отрядов. Мы охраняем улицы, входы и выходы из гетто. Занимаемся изъятием вещей, организовываем облавы, мы — активные и верные помощники немцев и литовцев». Под литовцами он имеет в виду литовских и латышских полицейских, которые были особо жестоки в обращении с местным населением, не жалели ни стариков, ни детей.

Не понимает Липкович, да и понимать не хочет, что он стал слепым орудием в руках захватчиков. Новым хозяевам он-то нужен, да и то до поры до времени. Семью же его вовсе в расчет не принимают. Когда поступил донос, не удосужились разобраться, что это семья их прислужника, поэтому и пустили ее в расход. По-человечески Липковича, конечно, можно понять, но... Сущность его осталась такой же, какой была и до этого. Слезы по близким у него высохли быстро, очень быстро. Липкович, как ни в чем бывало, с восхищением признается: «...я только что сегодня освободился от работы. Посмотрел, как печи в Тростенце работают... Люди горят, как хорошие сухие дрова». Комментарии, как говорится, лишние. Ничто не может остановить его, даже гибель семьи.

Под стать Липковичу и директор интерната для детей в Семково Войтович. Даже такой короткой характеристики, приведенной в романе, достаточно для того, чтобы понять, что он, с позволения сказать, за человек: «Жена и шестилетняя дочь еще в сороковом году уехали от него. Это не человек, он — скотина, изверг! Хватает более-менее крепеньких девочек, нередко в шесть-семь лет, а здесь дети в возрасте до двенадцати лет, насилует их. Многие девочки умирали под этой сволочью». И, конечно же, ничего святого нет за душой у майора ССР Вильгельма Мойрина, который, кстати, был в реальности. На его совести не одна тысяча невинно убиенных, среди которых немало и детей, умерших от истощения, когда у них забирали кровь.

Роман не случайно назван именно так: «Операция «Кровь». Хотя это и многоплановое художественное произведение, но все, о чем рассказывается в нем, в той или иной степени имеет отношение к операции по освобождению детей, у которых фашистские нелюди забирали кровь. Так активизация партизанского движения, а об этом в произведении также говорится подробно, способствует тому, что растет мощь отрядов народных мстителей, на которых и будет возложена основная задача по освобождению мальчиков и девочек, которые обречены гитлеровцами на гибель. Переводчица Ирена Кораблева, установившая связь с партизанами, передает им секретные документы. Особая роль отведена в романе советской разведчице, выступающей под именем Анны Фишер, законной наследницы имения в Семкове.

Очень интересным получился и образ Леонида Цветкова, который, так уж получилось, тоже пошел на службу к фашистам. Хотя его в какой-то степени и понять можно: «Был выбор отправиться в Германию, где батрачить, или в полицию. А у меня же мать болела, отец умер в сороковом. Кроме меня в семье еще трое, я старший». Понять то можно, но оправдать?! Благо, он вовремя остановился. Произошло это благодаря его хорошей знакомой: «Неужели, если бы не Женя, я тоже стал бы убивать свой народ, своих друзей? Даже не жалел бы своих родных?! Господи, что же это я?! По какому пути пошел по жизни! — Чем больше парень размышлял, тем больше склонялся к мысли: надо взять винтовку, гранаты и идти убивать врагов. Первого — Липковича, а потом всех подряд — начальников и немецких, и румынских, и латышских, и литовских. Мстить, мстить и мстить, пока самого не убьют. Умирать буду с чистой совестью...»

Слова у него не разошлись с делом. Он беспощадно мстил тем, кто проливал невинную людскую кровь. Ко всему, в романе намечается дальнейшее развитие этого образа. Кто знает, возможно, Н.Чергинец со временем и вернется еще к Цветкову. Во всяком случае, рассказать о нем будет что. Отступая, гитлеровцы завербовали Леонида и забрали с собой. Этим он поделился с теми, с кем  давно установил тесную связь. Но новый роман может появиться, а может, и нет, ибо только писатель знает об этом.

Теперь же есть замечательное произведение, в котором сказано новое слово о Великой Отечественной войне. То, что поведал Н.Чергинец, обжигает сердце своей бескомпромиссной правдой, которая до того страшна, что иногда невольно ловишь себя на мысли: а может быть, было бы лучше, если бы всего этого не знал. Но только так подумаешь, как сразу же становится не по себе. Ибо так легко уподобиться страусу, готовому спрятать голову в песок, чтобы только ничего не видеть страшного и опасного.

Правда, воссозданная на страницах романа «Операция «Кровь», конечно, обжигает, но боль эта, несмотря ни на что, необходима. Для того она нужна, чтобы понять, а каково было им, жертвам фашизма, какие чудовищные муки пережили они, ни в чем не повинные, а иногда и заблудшие, перед страхом смерти готовые пойти на все, только бы самим выжить. Выжить любой ценой. Даже ценой жизни таких же несчастных.

Старшее поколение хорошо помнит фильм «Обыкновенный фашизм». Звериное лицо фашизма, которое воплощал собой «либерал» гауляйтер Белоруссии Вильгельм Кубе. Тот самый, которого сегодня кое-кто подносит едва ли не благодетелем белорусского народа. Вглядимся же в истинное лицо этого «человеколюбца». На одном из своих совещаний он предложил такое решение еврейского вопроса:

«Господа, у нас есть еще возможность улучшить результаты уничтожения этих нелюдей. Надо вселить в голо- вы прибывшим из Германии евреям, что у них есть хороший шанс после нашей победы вернуться на родину. Но чтобы это заслужить, им следует присоединиться к уничтожению белорусских и привезенных из других стран евреев. Например, в домах тех, кто направляется на работу, остаются старики, дети. У немецких евреев есть шанс обнаружить ценности и оплатить оккупационным властям контрибуцию. Не стесняйтесь, Готтенбах (начальник Минского гетто. — А. М.), создавать внутренние отряды полиции из числа баварских, гамбургских, бременских отрядов. Пусть думают, что они сражаются за свою жизнь. Поверьте, они постараются».

И старались, не останавливаясь и перед убийством своих соплеменников. Обещали, что за это они смогут уехать домой, а потом «посадили их всех в три эшелона, вывезли в сторону Барановичей, высадили на трех полу- станках и — в лес. А там уже вырытые траншеи и пулеметы с автоматами».

Оригинальное завершение романа. Имею в виду не столько главу «От автора», в которой приводятся документальные свидетельства о зверствах немецко-фашистских захватчиков на территории Беларуси во время войны, в частности, в детских концентрационных лагерях для доноров (а их всего было семь), сколько последний абзац ее: «Иногда, когда бываешь в Хатыни, можно наблюдать редкую картину: от группы туристов из Германии нет-нет да и отделится кто-либо из мужчин. Он становится на колени и кается за свои грехи. Кто знает, может, в его жилах течет кровь наших детей. Помнят ли это немцы? Мы-то помним...»

Мы, конечно, умеем прощать, но мы не умеем забывать военные преступления, не подлегающие амнистии. Потому и не умеем, что не имеем на то права. Забывать это нам не позволяет наша совесть. Да и само будущее, перед которым мы, живущие, все в ответе. Этот же ответ держать поручили нам и те, кого фашистские изверги лишили жизни в самом начале ее. Поручил его и шестнадцатилетний Абрам Рабинович:

«На шею Абраму повесили петлю. Он вдруг пошевелился, огромным усилием воли повернулся и попытался что-то сказать. Если бы Женя или кто- либо из его друзей были рядом, они наверняка смогли бы услышать:

— Прощайте, дорогие. Я отомстил. Мы победим!

Машина тронулась, веревка натянулась, и вскоре под крики ужаса и стона людей Абрам Рабинович висел на виселице...»

Я эти прощальные слова не только помню, но и слышу, несмотря на то, что столько десятилетий прошло, как они прозвучали. И чем больше людей будут помнить их, тем лучше. Однако хорошо было бы, чтобы помнили их не только на белорусской земле, но и во всех странах. И, в первую очередь, в Германии.

Журнал «Неман», №10, 2013г.